Tag Archive | "интервью"

Алехандро Гонсалес Иньярриту: «Депрессия – роскошь, которую могут себе позволить богачи»


Интервью режиссера о работе на фильмом «Бьютифул» (Biutiful), о Хавьере Бардеме и его Ушбале, о Барселоне и гастарбайтерах, о танатофобии современного общества.

Iñárritu

«Если «Вавилон» – это опера, то «Бьютифул» – реквием»

Поколесив по миру, снимая «Вавилон», в какой-то момент я подумал, что уже много раз использовал в своих картинах множественные пересекающиеся линии повествования и фрагментарную сюжетную структуру. Плюс ко всему, мои фильмы снимались на разных языках, и действие их происходило в разных странах. К концу работы над «Вавилоном» я был настолько вымотан, что дал себе слово: следующая моя картина будет посвящена истории только одного персонажа, в ней будет представлена лишь одна точка зрения, действие будет происходить только в одной стране, а повествование станет вестись строго линеарно и на моем родном языке. Проводя музыкальную аналогию, если «Вавилон» – это опера, то «Бьютифул» – реквием. Так вот все и получилось. «Бьютифул» – это то, чего я еще не делал раньше: линейная история, герои которой действуют в рамках неизведанного прежде мной жанра – трагедии.

Кино для меня всегда начинается с чего-то очень смутного – обрывок, сценка из жизни, мельком увиденная через окно в машине, луч света, фрагмент мелодии… «Бьютифул» родился холодным осенним утром 2006 года, когда мы с моими детьми готовили завтрак, и я наугад запустил на своем CD-плеере Концерт для фортепиано с оркестром соль мажор Равеля. За несколько месяцев до того этот же самый концерт звучал в моей машине, когда мы с семьей ехали из Лос-Анджелеса на кинофестиваль в Теллуриде. От пейзажей Четырех углов (регион США на стыке штатов Колорадо, Нью-Мексико, Аризона и Юта) захватывало дух, но когда музыка смолкла, дочка и сын дружно расплакались – та особенная меланхолия, которая звучит в этой вещи, ее скорбь и красота подействовали на них слишком сильно, и ребята не могли этого вынести, как и не могли объяснить своих ощущений. И когда в то утро они вновь услышали знакомые звуки фортепиано, то тут же попросили меня выключить диск. Они отлично запомнили свое эмоциональное состояние и то, как его спровоцировал Равель. В то самое утро мой герой постучался в дверку в моей голове и сказал: «Привет, меня зовут Уксбаль». Следующие три года жизни я провел с ним. Я не знал, чего он хочет, кто он таков, куда стремится. Во многом он был несерьезен и полон противоречий. Но, сказать по правде, я знал, в каком ключе хочу его изобразить, и знал, как хочу с ним покончить. Да-да, в моих руках были только начало и конец истории.

Iñárritu

О смерти и танатофобии

Для меня «Бьютифул» – фильм-отражение нашего краткого и скромного пребывания в этой жизни. Само наше существование, такое же недолгое, как отблеск промелькнувшего метеора, лишний раз демонстрирует нам своей невыразимой бренностью, насколько близки мы к смерти. Недавно я думал о своей смерти. Куда мы уходим, во что превращаемся, когда умираем? Ð’ память тех, кто нас знал. С этой мучительной и головокружительной гонкой против времени лицом к лицу сталкивается Уксбаль. Что делает человек в последние дни своей жизни? Продолжает ли он жить или готовится к умиранию? Возможно, Куросава был прав, когда говорил, что наши помыслы о трансцендентном – всего-навсего иллюзии. Несмотря ни на что, с тех самых пор, как у меня возник замысел снять «Бьютифул», я не намеревался делать «просто» фильм о смерти – мне хотелось, чтобы это было кино о жизни и о том, что происходит, когда она подходит к концу.

Современное общество страдает тяжелой формой танатофобии. По этой причине я осознаю всю противоречивость ситуации, когда снимаешь поэму о просветленном человеке, погружающемся в тьму смерти, где его поджидает неизвестность. Говорю «противоречивость», поскольку, в то время как своей душой Уксбаль стремится постичь важные внутренние, духовные понятия, стремительность и непредсказуемость новых социально-политических реалий европейской жизни разворачивает его как бы «вовне». Ð’ новостях сообщается о сотнях миллионов умирающих или эксплуатируемых людей, населяющих многоэтажные ульи, которых предостаточно в пригороде любого европейского города. Эти новости столь головокружительны и опустошающи, что их трудно усвоить. Такова жестокая реальность бедняков, иммигрантов, тех, кто вечно остается в тени. Когда я был в 2007 году в Барселоне, Уксбаль, который тогда уже жил в моей голове, сказал мне, что принадлежит к этому миру. По мне, стоило проделать это путешествие, чтобы рассказать об этом безжалостном мире. Ведь то, что порой представляется чем-то из ряда вон выходящим, для многих людей – естественная часть их бытия.

Барселона и великое переселение

Прошло меньше года, я шел по кварталу Эль Раваль в Барселоне, и все вокруг имело значение. Барселона – королева Европы. Она по-настоящему прекрасна, но, как у всякой королевы, у нее есть гораздо более любопытные черты, помимо очевидной и порой скучной, буржуазной красоты, которую так ценят туристы и «открыточные» фотографы. С тех пор, как мне было семнадцать лет и я отправился путешествовать вокруг света на торговом корабле, где драил палубу, меня живо интересовали, манили, зачаровывали те городские районы, которые скрыты от посторонних глаз. Это то, что всегда находит в моей душе отклик. Я говорю о многообразном, сложном, маргинальном, многонациональном новом мире, который недавно возник в Барселоне и большинстве других крупных европейских городов. Совершенно невозможно было представить что-то подобное, когда я, семнадцатилетний, впервые оказался в Барселоне. Но в наши дни… Я немедленно понял, что Уксбаль родом отсюда, я знал, что он принадлежит к этому разношерстному, пестрому сообществу, которое меняет мир.

В шестидесятые Франко, дабы разрушить каталанскую культуру, активно пропагандировал переселение в Каталонию сотен тысяч жителей других регионов Испании и запрещал говорить на каталанском языке. В разгар великого экономического кризиса испанцы, говорившие на кастильском наречии – преимущественно выходцы из Эстремадуры, Андалусии и Мурсии, – стали иммигрантами в своей родной стране. Их поселили в муниципалитете Барселоны Санта-Колома-де-Граманет, и они стали известны под обидной кличкой «чарнегос» («наручники»). Когда в 80-е и 90-е экономика вновь пошла на подъем, «чарнегос» принялись покидать Санта-Колому, а их место стали занимать иммигранты со всего мира. Хотя самым «пестрым» по составу населения пригородом Барселоны считается Эль-Раваль, он же местный «чайнатаун», на деле таковыми была Санта-Колома и соседняя Бадалона, от которой я был просто без ума. Здесь в мире и согласии жили сенегальцы, китайцы, пакистанцы, цыгане, румыны и индонезийцы; каждый говорил на своем родном языке и не ощущал необходимости интегрироваться в испанское общество. И, говоря откровенно, было похоже, что и общество не слишком стремится интегрировать их в ответ.

Iñárritu

«Незримая армия труда»

Наш пригород показан в «непастеризованном» виде – он населен людьми, у него есть запах, текстура, противоречивость. Это образцовый пример сосуществования, обладающий ДНК идеальной Объединенной Нации. Все миграции и расовые смешения, имевшие место в прошлом на протяжении трехсот лет, здесь заняли четверть века. Безусловно, не обходится и без трагических происшествий. Ежегодно сотни африканцев тонут, пытаясь добраться до побережья Испании. Невозможно забыть запечатлевшие их тела фотографии. Трудно смотреть на эти фотографии. Да и разве в газетах не публикуются чуть не ежедневно статьи о китайских иммигрантах, нещадно эксплуатируемых по всей Европе? Как пишет Бай Сяохун в своей книге «Китайские шепоты: Подлинная история британской незримой армии труда» (Chinese Whispers: The True Story Behind Britain’s Hidden Army of Labor), только в Великобритании трудится миллион китайцев. В отличие от США, эти люди прибывают в Европу не затем, чтобы влиться в местную культуру. Согласно моим собственным исследованиям, в основном народ едет сюда, чтобы элементарно выжить и помочь выжить оставшимся на родине близким.

Однако гораздо более важным моментом, чем этот любопытный социологический феномен, имеющий место в Барселоне и других крупных европейских городах, было то эмоциональное воздействие, которое оказал на меня сам контекст этой истории. Я и сам уже десять лет как иммигрант – хотя и, так сказать, привилегированного толка. Сознание иммигранта, географическое сиротство – это особое состояние ума. В моем фильме не происходит каких-то особенных событий – видна только рутинная сложность повседневной жизни, показанная на частном примере одного из сотен миллионов современных рабов, пребывающих в тени и озаренных светом. По большому счету, когда фильм не представляет собой документ, он – не более чем греза. Как мечтатель, ты вечно одинок, как художник – одинок наедине с чистым холстом. Быть в одиночестве означает задавать вопросы, как сказал однажды Годар, а снимать кино – отвечать на них.

Я написал подробную биографию каждого из героев фильма – в том числе китайца и африканца. У всех персонажей должно быть прошлое, их существование в картине должно быть обосновано. Я сделал это, чтобы лучше узнать их, а заодно помочь актерам понять, откуда родом их герои. Уксбаль – «чарнего», он один из тех десяти процентов испанцев, чьим родным языком был кастильский диалект, которые осели в Санта-Коломе. Гастарбайтеры для него не чужаки, он рос среди них и работает с ними. Прогуливаться воскресным днем в таких районах – совсем особенный духовный, эмоциональный и физический опыт: тут видишь стайку поющих цыган, там прямо в парке молятся мусульмане – или они же нараспев вторят муэдзину, вещающему с крыши маленькой мечети, а вон тот католический храм полон китайцев… Я хотел, чтобы мой фильм стал подобного рода духовным, эмоциональным и физическим странствием.

Iñárritu

Уксбаль

Со времен моей поездки в Барселону мое подсознание принялось насильно диктовать мне эту историю. Моя дочь Мария-Эладия сказала мне однажды, что когда умирает сова, из ее клюва выпадает волосяной шар. Ð’ ту же ночь мне приснился этот образ, и все пошло по-другому. Я увидел, что личность Уксбаля полна противоречий: это человек, чья жизнь настолько сложна и насыщенна, что он и умереть-то спокойно не может; человек, защищающий гастарбайтеров от закона и при этом сам эксплуатирующий их труд; простой парень с улицы, наделенный удивительным духовным даром и умеющий разговаривать с мертвыми; нежный семьянин с разбитым сердцем и двумя детьми, которых он любит, но которые вмиг выводят его из себя; человек, от которого все зависят – и который зависим от всех; примитивный, простой, заурядный детина, наделенный глубокой, прямо-таки сверхъестественной проницательностью. Он как Солнце, окруженное планетами-спутниками. Я видел его и его окружение как организм, где улица была телом, семья – сердцем, а поиски отсутствующего отца – душой. Прежде чем взяться за сценарий, я нарисовал карту – два спирали и линию, графически отображавшие странствие Уксбаля и его внутреннее состояние. Движение одной спирали разворачивалось изнутри к внешнему краю – то была его обычная, «неподконтрольная» жизнь. Движение другой происходило в обратном направлении, и это было сердце Уксбаля, его суть, погружавшаяся все глубже, в бездну. Затем я провел линию, пересекавшую обе спирали. Это был дух.

Мой отец говорил, что у низкооплачиваемых служащих и у таксистов не бывает упадка духа. «Депрессия – роскошь, которую могут себе позволить богачи», – так он говорил. Сама жизнь не позволяет им умереть. Таков мой Уксбаль, отчаявшийся, одинокий, ищущий отца, которого он никогда не знал.

Iñárritu and Javer Bardem

Хавьер Бардем

С тех самых пор, как я только начал работу над картиной, я всегда видел в роли Уксбаля только Хавьера Бардема. Никто другой не сыграл бы его так, как это сделал он, и без него я не снял бы этот фильм. Уже очень давно мы с Хавьером пытались поработать вместе, и Уксбаль стал тем мостом, который наконец свел нас на съемках. Мой метод работы с актерами нельзя назвать легким или приятным. Я всецело отдаюсь работе над каждым своим проектом и требую того же от артистов. Я одержим стремлением к совершенству – или к тому, что считаю таковым. Но когда в этом уравнении появился Хавьер, это было, как если бы встретились голодный и голодающий. Хавьер не просто выдающийся актер: он один в своем роде, и все это понимают. Он работает над ролью жадно, до изнеможения и все время вносит какие-то дополнительные штрихи к образу. Своему делу он предан истово и такой же перфекционист, как и я. Но что делает Хавьера воистину уникальным и неповторимым, так это весомое, почти зловещее экранное присутствие, которое основано на его поразительной способности к рефлексии и глубочайшем внутреннем мире. Это то, чему невозможно научиться, тот ангельский – или дьявольский – дар, который у вас или есть, или его нет.

В случае с другими своими картинами, как правило, я за несколько недель снимал различные сцены с разными актерами. Здесь же это была одна сплошная до-о-о-о-о-олгая, напряженная съемка одного и того же человека – Хавьера, который буквально тащил всю ленту на своей спине. Нелегко было выдержать тот эмоциональный накал и интенсивность чувств, которые требовались практически в каждом эпизоде, особенно когда стараешься сбалансировать действие, вводя непрофессиональных актеров и детей. За осень и зиму 2008–2009 годов тот Хавьер Бардем, которого я знал, растворился, чтобы дать жизнь Уксбалю.

Мы знали, что это будет напоминать восхождение на Эверест: каждый новый день был тяжелее предыдущего. То и дело мы строили планы, прикидывали и обсуждали. Я постарался устроить все так, чтобы абсолютно все аспекты фильма – хронологическая последовательность съемок, костюмы героев, художественное решение, движения камеры и т.д. – помогали Бардему (а точнее, Уксбалю) пройти путь от резкого, жесткого, неустанно все контролирующего парня к свободному духом человеку, который понимает ближнего, наделен особой мудростью и через собственные страдания обретает просветление. Каждый из нас вложил в этот фильм часть своей души, и сюжет требовал от нас двигаться дальше, идти на ту опасную территорию, откуда порой нет возврата. Такие картины выпивают из тебя все соки, но все наши усилия и жертвы были прямо пропорциональны тому безмерному творческому удовлетворению, которое получали от работы и я, и Хавьер.

Iñárritu

Марамбра и Марисель Альварес

Одной из самых сложных героинь была Марамбра – было нелегко прописать ее характер и столь же трудно найти актрису на эту роль. Биполярность – сложное психоэмоциональное расстройство, иногда именуемое маниакально-депрессивным психозом, – удручающе легко показать в окарикатуренном виде. Мне нужен был кто-то, от которого бы исходили совершенно особенные флюиды. Я проводил кастинги на эту роль по всей Испании, но, хотя видел множество чрезвычайно талантливых актрис, никак не мог найти ту, единственную. Через три недели должен был начаться основной съемочный период, а я все еще не нашел ее и уже подумывал отложить съемки. Я объявил открытый кастинг для всех желающих в Аргентине, и там-то мы увидели Марисель Альварес. Даже по пробному видеоролику было ясно: это она. Марисель полетела в Испанию, и спустя двадцать четыре бессонных часа – за них она успела выучить текст, который получила еще за двадцать четыре часа до этого, – она продемонстрировала во время устной репетиции самый поразительный результат, какой я только видел. Я провел с ней и видеопробы – поставил Марисель перед камерой (для нее это, кстати, был первый опыт) и попросил, не помогая себе жестами, передавать образы или обстоятельства, которые я буду ей называть. Вся съемочная группа лишилась дара речи. Через минуту кожа моя покрылась мурашками, а глаза наполнились слезами. Это была алхимия, магия чистой воды. Марисель подарила Марамбре то, что той было так необходимо – гибельность и нежность. Она – удивительная актриса с большим опытом игры на сцене, обладающая таким дарованием, которое крайне непросто найти на нашей планете.

Иге

Подбирая актрису на роль Иге, мы просмотрели более 1200 кандидатур в Испании и Мексике. Диарьяту Дафф мы открыли для себя случайно, в парикмахерской в предместье Барселоны. Уроженка Сенегала, она, как и сотни тысяч других африканских женщин, рискуя жизнью, уехала за границу, чтобы найти работу и помогать своим родным деньгами. Ей жилось нелегко. Когда Диарьяту было пятнадцать лет, она вышла замуж за пятидесятилетнего – по сенегальским традициям, мужа девушке выбирает ее дядя с материнской стороны. Муж обращался с ней жестоко, и Диарьяту ушла от него. Чуть погодя она вышла замуж вторично, за славного молодого парня, от которого родила ребенка. Поскольку они жили в небольшом городке, где экономическая ситуация оставляла желать лучшего, она решила поехать на заработки в Испанию. К тому моменту, когда ее утвердили на роль, Диарьяту не видела своего сына уже больше трех лет. Работая день и ночь, она поддерживала материально не только мужа и ребенка, но и еще тридцать человек (все они живут на те небольшие деньги, что Диарьяту отправляет в Сенегал). Она страшно боялась, что может потерять работу в парикмахерской. На первом же прослушивании я понял, что у нее есть совершенно четкое представление о том, какой должна быть ее героиня. Игра ее изумляла искренностью и глубиной – когда она брала на руки подушку, «игравшую» роль ребенка, голос ее принимался дрожать. История Иге была ее историей. Никогда прежде я не видел, чтобы судьбы актера и персонажа настолько совпадали. У меня на глазах реальность сливалась с вымыслом. Меня всегда захватывала мысль, что, хотя на первый взгляд Иге и второстепенная героиня, мало-помалу ее история становится краеугольным камнем всего повествования. Она – Мама Африка, уравновешенная, мудрая, любящая мать. Такова в реальной жизни и Диарьяту – умная, талантливая, красивая и, что самое главное, настоящая.

Посвящение

Я всегда посвящаю очередную картину одному из членов моей семьи – не потому, что они мои родственники, а в первую очередь потому, что они стали источником вдохновения, или потому, что именно к ним я хочу обратиться через свой фильм.

«Бьютифул» я посвящаю своему отцу. Он знает, почему.

По материалам компании «Voльga»

Posted in ЛюдиComments (0)

Дина Рубина: «Писатель – волк, вечно рыщущий сюжетов»


Дина Рубина представила в России свою новую книгу «Синдром Петрушки», которая завершает трилогию о «двоящейся реальности». Несмотря на плотный график, ей удалось найти время и ответить на вопросы нашего корреспондента:

Дина Рубина

Дина Ильинична, в Москве и Санкт-Петербурге не так давно прошли ваши автограф-сессии, связанные с выходом в продажу «Синдрома Петрушки». Какое впечатление у вас от них осталось?

Давайте назовем это по-русски: встречи с читателями. А то я, бедная, даже теряюсь: с каждым приездом в Россию мне приходится выучивать кучу иностранных слов, чтобы заговорить на современном русском языке. На одной из встреч в книжном магазине ко мне подошла милая женщина, протянула книжку на подпись, и после, прижимая ее к груди, проговорила растроганным голосом: « Желаю вам…креатива и позитива!».

Нравится ли мне общаться с читателями? Вообще-то, я по характеру человек довольно замкнутый. Моя видимая легкость в общении – не более, чем врожденный артистизм и элементарное уважение к собеседнику. Для меня это всегда работа, всегда усилие, иногда – значительное усилие. Но я считаю, что мы с издательством ЭКСМО – прежде всего партнеры, мы в одной связке в нашем общем деле. И когда в интересах издательства, а значит и с целью лучшего распространения новой книги, необходимо  провести несколько встреч с читающей публикой, я отношусь к этому добросовестно.

В этом году все встречи и выступления – а их было много – прошли, на мой взгляд, очень тепло и удачно. Любой писатель с наслаждением вбирает, впитывает то излучение любви и признательности, которое исходит от людей, пришедших на встречу. Кроме того, приятно сознавать, что в России по-прежнему много читают, несмотря на тревожные утверждения социологов, педагогов, да и просто скептиков.

Что Вас вдохновляет на творчество? В какое время суток вы больше всего любите писать?

Вдохновляет меня любая рожа, любая нелепая ситуация, трогательная картинка, трагическая сцена, история, рассказанная  попутчиком в купе поезда… Писатель – это такая мощная перерабатывающая установка, которая из вторсырья производит ценные изделия.

А вот на вопрос о времени суток ответить труднее всего. Вы имеете в виду – когда я буквально сажусь за компьютер, и буквально  пишу? Начиная часов с пяти утра. Но работа писателя включает не только щелканье по клавиатуре или записи в блокноте. Это такой же непрерывный процесс, как дыхание. Вы сидите за столиком кафе, болтаете о том, о сем, а ваш мозг и так и этак ворочает фразу о жестикулирующих руках вашего собеседника. Это тоже – работа, и подчас самая важная.

Что «подсказало» сюжет новой книги, ее героев?

Эта книга – роман «Синдром Петрушки» – замышлялась как последняя книга в трилогии о «двоящейся реальности». То, что я буду делать ее на кукольном материале, я решила давно, еще когда вышел в свет первый роман трилогии – «Почерк Леонардо». Тогда я, выступая перед молодыми актерами кукольного театра, встретилась и разговорилась с Петрушкой, актером- петрушечником; поняла, какой это захватывающий мир, какая бездна материала… Долго с этим жила, вынашивая и накапливая материал, и, наконец, после выхода второй книги – «Белая голубка Кордовы» – приступила к работе. Вообще, три последних года – года написания трилогии –  оказались, в смысле работы, страшно тяжелыми и напряженными.

«Синдром Петрушки» пронизан кукольными мотивами. В ней есть место и автору. Можно ли рассматривать его как кукловода?

Но это не открытие и не новость. Любой творец (независимо от масштабов создаваемого им мира) – владетель этого мира, полновластный его хозяин; тем более, писатель. Ведь создаваемый нами мир полностью подчинен нашему, и только нашему, воображению. Значит, мое властное «желаю» – основной закон бытия в этой миниатюрной вселенной. Все эти вопросы поднимаются в моем романе.

В последнее время вы очень много пишете. Как удается сохранять такой темп?

Никаких секретов тут нет: интенсивная беспощадная работа. Беспощадная не только к себе, но и к близким. Чудес не бывает. Поле плодоносит тогда, когда за ним ухаживает усердный земледелец; творец плодоносит тогда, когда вся его жизнь посвящена  упорному и беспросветному труду.

Другое дело, что поле может истощиться. Какое-то время земля должна пребывать «под парами». Вот и я сейчас отдыхаю, отхожу: занимаюсь чепухой – перебираю какие-то записи, завершаю давно намеченные и незаконченные дела…

К каким своим произведениям вы относитесь совершенно особенно?

Вообще-то, к тем, над которыми думаю сейчас, – то есть,  к еще не написанным. Но правда и то, что у каждого писателя есть какие-то вещи, которые он может перечитывать без отвращения, даже и много лет спустя. У меня это – повести «На Верхней Масловке», «Высокая вода венецианцев», и несколько рассказов: «Наш китайский бизнес», «Альт перелетный», новелла о моем любимом псе – «Я и Ñ‚Ñ‹ под персиковыми облаками».

Дина Рубина

«На солнечной стороне улицы» воспринимается читателем практически как ваша автобиография, как и некоторые другие ваши произведения. Насколько вообще автобиографичны ваши работы?

Роман «На солнечной стороне улицы» с моей биографией имеет очень мало общего. Это иллюзия – вероятно, из-за того, что основное действие книги протекает в моем родном городе. Есть там несколько отрывков, написанных от первого лица, но писатель часто пользуется маской «я» – это дает выход более теплой, открытой, более доверительной интонации. Главные героини романа – художница Вера и ее мать Катя – ничего общего с моей жизнью не имеют, это вымышленные фигуры. Вообще, в моих текстах гораздо больше вымысла и больше «чужого» материала, чем может показаться на первый взгляд. Профессия писателя, конечно, предполагает и личное включение – на уровне наблюдений, каких-то кусочков собственного опыта. Но работа писательского воображения куда более изощренная и плотная материя, чем принято думать. Даже прожитые реалии в тексте почти всегда преображаются – иногда до полной неузнаваемости.

Насколько личны описываемые Вами переживания?

Личны вполне – хотя бы потому, что, описывая вымышленных героев, их мысли и чувства, я обязана прожить вместе с ними всю их жизнь. Это – очень личное, очень душевно затратное соучастие. Недаром Флобер писал: «Госпожа Бовари – это я», имея в виду, как Ð’Ñ‹ понимаете, не буквальные факты жизни героини, а ту жизнь чувств, которую автор с героиней прожил.

Вам никогда не было страшно обнажать душу перед такой огромной аудиторией?

Бог с вами, я и перед близкими-то людьми чрезвычайно редко раскрываюсь. С чего вы взяли, что я «обнажаю душу»? Когда замечательный певец поет знаменитую арию так, что слезы текут по лицам слушателей; когда  рыдающий актер в роли Отелло выходит на просцениум с убитой им Дездемоной  на руках; когда вы любуетесь пейзажем родной деревни на картине известного художника… вы полагаете, что душа артиста и художника обнажена перед вами настолько, что можно читать по ней, рассуждать о ней? Перед вами, прежде всего, – следствие и продукт таланта, мастерства, стиля, то есть, произведение искусства, которое, отрываясь от творца, начинает существовать совершенно самостоятельно, к его душе имея весьма опосредованное отношение.

Настоящий профессионал – всегда вещь в себе. Он может достигать в профессии невероятных высот, но его частная жизнь и жизнь его души редко становятся достоянием общественности.

У вас много рассказов о путешествиях. Это тоже личные наблюдения? Вы описываете все города и страны, в которых бываете?

Не все, а только те, которые дарят мне особенные переживания. Мои новеллы о странствиях – это проза, написанная в жанре «вроде бы запечатленной реальности». Но и это иллюзия. Конечно, я использую все свои личные наблюдения, свои впечатления от страны и народа; но при создании новеллы обязательно включаю какие-то сюжетные конструкции, обязательно вкладываю в сердцевину описаний какую-нибудь историю; а иначе текст будет оставаться «записками путешественника», а не прозой.

Что такое, по-вашему, быть писателем? Писатель -  это, прежде всего, кто?

Это какой угодно  человек. Он, конечно, может быть душевным, добрым, интеллигентным… Правда, случается это крайне редко. Кажется, у Набокова где-то есть такая фраза:  «Человек со слишком добрыми для писателя глазами».

Писатель, это, прежде всего, – вечно рыщущий сюжетов волк. Как правило, душевно одинокий, чудовищно эгоцентричный, тяжелый, угнетающий тех, с кем живет, человек. Но он и  самый счастливый из живущих существ: ведь в его силах воссоздать любое время, остановить мгновение, творить миры, вдыхать жизнь в призрачных гомункулов. И – в работе своей – любить, ненавидеть, переживать целую бурю страстей, не выходя за пределы кабинета. Иными словами, ему дано проживать десятки, а то и сотни жизней. Это – огромный дар судьбы.

Беседовала Елена Дорохина

Posted in ASAP, МыслиComments (0)

Философия моды от Тома Форда


Он ввел в моду гламурный шик в начале 90-х и заразил мир логоманией. Человек-легенда, человек-бренд, Том Форд рассказал в интервью о себе и моде, о времени и о провокациях. Ниже приведен фрагмент записи разговора Тома Форда и Терри Гросс (Terry Gross), ведущей программы Fresh Air на радио NPR (США).

T. Gross: Поговорим о вашей славе. Ð’Ñ‹ добились многого благодаря провокационной рекламе. Позвольте мне описать несколько самых известных. Реклама Gucci: голая женщина в раскрытом кимоно. Маленькие трусики должны прикрывать ее интимные места, но и те слегка оттянуты вниз, обнажая лобок с выбритой на нем буквой «G» – Gucci. Не расскажите об этой идее?

T. Ford: Очень рад, что вы спросили меня об этом. Во-первых, в моде, как и в жизни, важно делать правильные вещи в правильное время. Правильный шаг при неудачных обстоятельствах – это ошибка. Я, скорее всего, сегодня не снял бы подобной рекламы, потому что мы живем в другом мире и в другое время. Есть вещи, которые сегодня нет необходимости обозначать в культурном плане. Но в то время это был иронический взгляд на такое явление культуры, как логомания. Кроме того, я работал в Gucci, и стремился поставить бренд Gucci на все. Также, как и Louis Vuitton ставил лого «LV» на все. Мы пришли к тому моменту в мировой культуре, которое сейчас называют глобализацией. Этот процесс подтолкнуло развитие интернета в начале 90-х. Неожиданно оказалось, что люди по всему миру потребляют одни и те же вещи в одно и то же время. Вокруг бренды, бренды, бренды… Каждая вещь стала брендом. Не осталось ничего, на чем не стоял бы знак бренда. Так что идея рекламы Gucci была проста: молодой человек брендирует на свою подружку, и та теперь «одета» в бренд.

Похожий эпизод есть в «Сексе в большом городе». Саманта встречается с парнем, который выбривает у нее на лобке узор в виде молнии, таким образом ставя на ней свой «бренд». Позднее Саманта идет в спортзал, где в душевой делает открытие, что она не единственная, кто носит этот бренд на себе. Все эти женщины спали с одним и тем же парнем.

Первая вещь, которую нужно знать о рекламе, это то, что она должна завладеть вниманием зрителя. Она должна заставить вас остановиться и посмотреть. И иногда направлять вас и наводить на размышления.

Другой пример вашей рекламы. Софи Далл на снимке YSL Opium Parfum. Обнаженная, она лежит на красиво драпированной ткани, закинув голову в экстазе, и трогает свою грудь…

Ха-ха-ха… Вы смешная. Не помню, чтобы она трогала свою грудь. Но я помню, почему мы сделали эту рекламу и что мы думали в тот момент. В то время я работал в Yves Saint Laurent над коллекцией одежды. И мы повторно запускали рекламную кампанию Opium. Ив был первым дизайнером, который вывел на подиум прозрачную одежду в 70-е годы. Секс и чувственность были основой его работы. Так что наша идея казалась нам естественным продолжением этой традиции.

Кстати, я нахожу эту фотографию классически красивой. Я не вижу в ней ничего раздражающего, непристойного. Человеческое тело очень красиво. И я не считаю секс или изображение секса, если только они не переданы не в грубой манере, раздражающими. Я не могу понять, почему фотографии обнаженных людей, включая эту, с Софи Далл, были запрещены в некоторых странах. Для меня ее кожа – алебастр. Она абсолютно прекрасна. Это не сексуальная картинка, а прекрасная фотография очень-очень красивой женщины.

Знаете, меня иногда наводит на мысль, что на всех фэшн-фотографиях и в рекламе обнаженные люди выглядят порочными или возбужденными, будто говорят «я так люблю и хочу себя»…

Случается… (смеется) Я тоже устал от этого.

И еще одна фотография. Мужской парфюм YSL M7. Как я понимаю, она никогда не была опубликована в США. Полностью обнаженный мужчина. Даже сейчас невозможно вообразить этот рекламный модуль, напечатанным в американской прессе. Зачем вы его создали и где собирались опубликовать?

Зачем я это сделал? Я, как мужчина, в той же степени являюсь объектом визуализации, что и женщина. Что хорошо для гусыни, хорошо и для гусака. Кстати, я позировал обнаженным несколько раз… Мы изображаем женское тело в нашей культуре и постепенно стали чаще обращать внимание на и на мужское. И нет в этом ничего страшного. Возможно, плохое слово «изображать» – мы отмечаем красоту тел, мужского и женского, – это нормально. Но почему-то никто не чувствует себя в своей тарелке, разглядывая голого мужчину. Голые женщины – везде, продают – все. Это сексуально. Но обнаженный мужчина заставляет нас нервничать. Ив Сен-Лоран позировал обнаженным для своего первого аромата. Это был прорыв для того времени. И я подумал, что, так как мы выпускаем духи, продолжающие традицию Дома, почему бы не использовать тот же подход и не опубликовать классическую фотографию обнаженного мужчины. Это история о красоте, и, в том числе, об аромате, композиция которого основана на запахе кожи. Ð’ этом смысл рекламного снимка: мужчина, одетый только в аромат духов.

Но я хочу сказать, что это сексуально провокационный образ. Это так очевидно, честно говоря…

Но почему? Почему это более провокационно, чем скульптура из мрамора голого мужчины? Ничего сексуального в том, что он делает, нет. Просто так случилось, что он… Вы уверены, что мы говорим об одном и том же снимке?

Да. Он лежит передо мной. Снимок сделан в очень романтичной манере…

Романтичной, да. Но романтизм – это провокационно?

Я не хочу сказать, что это провокационно… Но выглядит очень-очень сексуально…

(Смеется) Это очень красивый мужчина. И мне нравится смотреть на Софи Далл, она прекрасна. Кстати, она не была по-модельному худой. У нее пышные формы.

Как вы осознали, что хотите заниматься модой?

Я думаю, что некое время мне потребовалось, чтобы договориться с самим собой о том, что я меня волнует мода.

Почему это было так сложно?

Еще ребенком (когда я смотрю на свои фотографии, я это понимаю) я уже интересовался модой. Я помню, как в возрасте 7-8 лет я рассматривал новые модельные туфли, которые мне купила мать, и думал, что их нос мог бы начинаться чуть-чуть раньше. Мне эта мысль действительно не давала покоя. И у меня есть племянники и племянницы, некоторые из них не имеют отношения к моде, некоторые только появились, и первым словом моей племянницы было «туфля». Я думаю, что с интересом к моде надо родиться. Ты рождаешься с ощущением формы, и для тебя она важна. Или рождаешь музыкантом, и тогда тебе нужны звуки, акустика. Какое-то время с боролся со своими чувствами, мне потребовалось время. Я начал изучать архитектуру в Parson’s, но понял, что, несмотря на то, что я люблю архитектуру, и мне было полезно научиться «архитектурно» мыслить, это дело слишком серьезное для меня. Мода мне подходит больше. Я люблю ее быстротечность.

Знаете, мода и фотография для меня – две вещи, совершенно разные по природе, в которых я нуждался, чтобы удовлетворить свою потребность в творчестве. Я надеюсь, что буду заниматься и модой, и съемками до конца жизни. Но это такие разные вещи. Мода очень быстротечна. Она одноразова. Мгновенна: она отображая тот миг в истории культуры, в котором мы находимся в данный момент. Особенно женская мода.

Если культура тяготеет к чему-то яркому и чрезмерному, мода становиться блестящей и чрезмерной. Если наступает рецессия, приходит мода на спокойные вещи. В отношении истории попкультуры, женская мода – неверояно интересный объект для изучения и наблюдения, за рамками представления одного или другого человека о красоте и о том, какими средствами можно выразить свою потребность в самореализации. Таким образом, она с одной стороны кажется всепоглощающей культурной субстанцией, а с другой она мимолетна, потому что не задерживается надолго.

Из того, что вы создали, если вещи, которыми вы особенно гордитесь?

Есть. Я думаю, что мои последние коллекции 2003-2004 года для Gucci и YSL в плане сложности и конструкции были самым интересным из того, что я когда-либо создавал, потому что я учился, как создать более сложную одежду, как интеллектуально, так и технически. Я работал с выдающимися ателье в Италии (для Gucci) и в Париже (для YSL). Я многое узнал.

Но несмотря на это, мне кажется, что запомнят меня по тем коллекциям, которые с моей подачи повлияли на популярную культуру. Они были созданы мной намного раньше – в 1995-1996 г. Думаю, что моя заслуга здесь – удачное стечение обстоятельств. Мода в тот момент находилась в подавленном состоянии, она была очень спокойной и практичной. И я лишь вернул ей сексуальность и чувственность. Вещи, которые я создавал в то время, были просты в плане конструкции, но мощны по духу.

Опишите что-нибудь из той коллекции…

Первая коллекция, которая привлекла ко мне внимание, привела меня в Gucci и в бизнес, состояла из облегающие бархатные джинсы, простые пальто, атласные рубашки. Новым было то, что они были очень-очень чувственными и очень яркими. Они апеллировали к 1970-м годам, когда мода была более трогательной и доступной. Сегодня мода жестче. Она красивая, но грубая. Будто говорит: «Не трогайте меня, я крута». Это так интересно, как женская форма, в меньшей степени и мужская форма, показывает то культурное состояние, в котором мы находимся. Сейчас все накачено. Машины выглядят так, будто кто-то взял насос и накачал их, они выглядят «налитыми кровью». Губы накачены. Груди накачены. Все накачено. Это смущает, сбивает с толку. Сексуальность, но в грубой форме. Что для меня сексуальным не является вообще. В 1970-е груди были меньше, люди не носили бюстгалтеры. Фарра Фосетт (актриса 70-х) была сексуальна и чувственно, но эта была трогательная сексуальность. Она была kissable. Дружелюбна. И это ощущение я вернул в 90-е в моих коллекциях для Gucci.

Я думаю, сейчас мы живем в тяжелое, сбивающее с толку время. Что я имею в виду? Посмотрите на женские туфли: они вряд ли могут быть еще выше, навороченнее, мощнее. И опять же, если вы пойдете в кино сегодня, фильмы будут полны насилия. И мир вокруг жесток.

Когда вы говорите, что в 70-е годы груди были меньше…

Они были меньше. Я не понимаю, почему все груди сейчас похожи на половинки грейпфрута, которые засунули под кожу? Это не имеет отношения к ее естественной красоте. И мы начинаем думать, что именно так настоящая женщина и должна выглядеть. И молоденькие девушки смотрят на эти фотографии в глянце, и думают: «О, мне нужно подправить грудь». Потому что они потеряли представление о реальности. Я не нахожу в это ничего восхитительного. Я нахожу это тревожным. Это удивительно: мы становимся пост-людьми. Мы начинаем манипулировать своим телом, потому что мы можем это делать, и превращаем его в собственный арт-объект. Но по мне, это все антисексуально.

Понимаете, вы начинаете выглядеть все более и более совершенно, лакировано; вы выглядите как красивая машина. Кто-нибудь хочет спать с вами? Дотронуться до вас? Поцеловать вас? Возможно, что нет, потому что вы ужасны. Вы идеальны, блестящи, глянцевы, но вы не человек. Это очень интересно. И я говорю это не для того, чтобы осудить. Я просто констатирую, это восхитительное явление в плане культуры.

Так вы собираетесь что-то поменять?

Я не знаю. В данный момент я не создаю женскую одежду, чтобы выразить свои мысли. Я, в основном, наблюдаю, анализирую. Посмотрите на 50-е: удивительная эпоха, много восхищения, ожиданий. Полеты на Луну, на Марс. Груди по сравнению с тем, как они выглядят сегодня, такие нереальные. Стандарт красоты был в то время изыщный, легкий. Губы – тонкие, блестящие.Глаза – то же самое. Культура 50-х, графичность, отражались в женских формах. 2009 год также отражается в женской форме. И культурный, и социальный аспект нашей жизни.

Что вы обычно носите? Вы – в студии в Нью-Йорке. Я – в Филадельфии. Что на вас надето?

Я в черном костюме, в белой сорочке, с белым платком в кармашке, в черных ботинках, хотя обычно я ношу сапоги. Наверное, это во мне от родного Техаса. В машине я снял галстук. Обычно я ношу что-то вроде униформы: темный костюм, белая рубашка, запонки, простые часы. Я красив – нет необходимости одеваться в яркие цвета. Я, честно говоря, не люблю цветные вещи. Я люблю цвет, но это очень мощный и обязывающий инструмент, которые привлекает к себе внимание. Я, как мне кажется, даже с закрытыми глазами смогу понять, что на мне красный жакет. Я буду просто его чувствовать. А это я не люблю.

Во время депрессии что вы одеваете?

Если у меня плохой день, я надеваю на себя самые лучшие вещи, которые есть. Я полирую туфли, довожу все до блеска. И это не броня. Так я говорю: «О’кей, внутри меня все плохо, но снаружи я собран и выгляжу хорошо».

Я хочу поговорить о тех женщинах, которые любят ходить по обычным магазинам, но остаются разочарованными. Ничто не садится по фигуре. Все рассчитано на модельную фигуру… И тогда появляется чувство, что модель – это идеал, а Ñ‚Ñ‹ – нет.

В этом плане я, возможно, покажусь испорченным, но я думаю, что многие люди забывают об одной вещи, даже когда у них достаточно денег. Когда вы покупаете вещь, ее нужно подогнать по фигуре. Сделаете ли это вы сами или обратитесь к портному, неважно. Но вещь должна быть подогнана под вас. Дорого это или дешево, но если вы хотите выглядеть идеально, это сделать необходимо.

Хороший совет…

Но это правда. Вы смотрите телевизор и видите актера в идеальной рубашке. Вау, это выглядит удивительно! Да, потому что ее перешили для него. Кто-то выпустил ткань с одного конца, убрал – с другого. Это просто. Купите швейную машинку и делайте это сами.

Том Форд: Из моды в кино

Рецензия на фильм “Одинокий мужчина” Тома Форда

Posted in ASAP, Мысли, ЛюдиComments (0)

«Алиса в Стране чудес»: История костюмов


Никто не станет отрицать, что главная интрига фильма Тима Бертона «Алиса в Стране чудес» – это образы главных героев истории. Дело не только в актерской игре, но и в костюмах. О том, как они рождались, рассказала их создательница, оскороносный дизайнер по костюмам, Коллин Этвуд.

Место действия «Алисы в Стране чудес» Тима Бертона разворачивается в разных совершенно непохожих друг на друга мирах. Как вам удалось соединить их воедино в работе?

Это был трехфазный процесс, если можно так сказать. Сначала я создавала реальный мир, в котором живет Алиса, – это викторианская Англия. Потом были разработаны костюмы для Страны чудес и ее телесных обитателей. И, наконец, вместе с мультипликаторами я работала над костюмами анимированных персонажей. Главное было понять, чем эти миры отличаются друг от друга и чем они похожи. Если обратиться к первоисточнику, книгам Кэрролла, то там не так много нарядов. Цилиндр Шляпника похож на первые иллюстрации к книгам, но весь остальной гардероб пришлось выдумать заново.

Alice from "Alice in Wonderland" by Tim Burton

Как вы придумали костюмы для Алисы?

Для Алисы реальный мир начинается с торжественного приема, который должен определить ее будущее. Она понимает, что это не ее истинная судьба. Ð’ этой части фильма я использовала традиционный голубой цвет для платья Алисы, силуэт викторианской эпохи и вышивку по кайме, которая намекает на то, что сейчас произойдет, – появится кролик. Идея платья возникла благодаря иллюстрациям Артура Рэкхэма и Джона Теннеля.

Как только Алиса падает в кроличью нору, мир обретает черты истории «Тима Бертона». Алиса то уменьшается, то вырастает, но в отличие от других инкарнаций Алисы ее одежда не претерпевает тех же трансформаций. Когда девушка уменьшается, нижняя юбка становиться платьем, которое она подвязывает на талии. Когда Алиса вырастает, юбка-платье разрывается. Нам пришлось, как следует, поломать голову, подготовить разные фактуры тканей: когда Алиса маленькая, полоска на ткани должны быть больше, когда большая – меньше. У этой героини есть и другие костюмы: по ходу сюжета ее одевают то Красная королева, то Безумный Шляпник. А доспехи она получает от Белой королевы.

Mad Hatter from "Alice in Wonderland" by Tim Burton

Как создавался костюм Безумного Шляпника для Джонни Деппа?

Каждый раз, когда мы встречались с Джонни, он фонтанировал идеями. Мы придумали, что его рабочие инструменты должны всегда быть под рукой – не лежать на полке, а быть частью его костюма. Это делает Шляпника человеком не от мира сего, но при этом очень жизненным, в определенном смысле слова.

Образ его основан на историческом костюме шляпника образца 1860-х годов. Мы выяснили, что ртуть, использовавшаяся при изготовлении фетровых шляп, будучи очень токсичной, вызывала отравление у мастеров: она повреждались рассудком, а их волосы становились сухими и ломкими. С этим знанием мы двинулись дальше, собрали все детали, которые имели отношение к профессии, добавили в них «сумашедшинку»: катушки ниток, подушечки для булавок и наперстки, чтобы было чем занять руки, когда Шляпник не в настроении. Эти вещи Джонни мог использовать при раскрытии образа героя. Его пальто тоже было вдохновлено идеей смены настроений: много цветов в одной ткани, иногда эти цвета создавались анимацией.

Шляпа унаследовала форму из ранних иллюстраций книги. Она сделана по реальному образцу шляпы из тех лет, только пропорции слегка изменены. Мы решили сшить ее из кожи, будто изъеденной червями, украсили золотом и подвязали на манер кушака роскошной лентой. Получилась деталь, которая относилась к прошлой жизни героя Деппа в клане шляпников.

Red Queen from "Alice in Wonderland" by Tim Burton

А что вы вкладывали в образ Красной королевы, которую играла Хелена Бонэм-Картер?

Этот персонаж стал для меня вызовом. Настоящий прорыв. Ее голова должна была быть огромной, да еще и изменяться в размерах время от времени, а тело всегда оставалось одним и тем же. Мы скульптурно сложили воротник из шелковой органзы, что сделало ее шею одновременно длинной и тонкой, так переход от тела к лицу не вызывал ощущения, что шея длиной 19 дюймов. Ее талия также была жестко сжата до того состояния, которое принято называть «осиной», чтобы голова Королевы выглядела еще больше.

В костюме я работала с традиционными цветами игральных карт: красный, черный, золотой и белый. Это цвета мира Красной королевы. Здесь много линий, повсюду пришиты позолоченные сердечки. Я хотела оставить элемент иронии и безвкусицы, потому что Красная королева, если честно, барышня довольно дурных привычек, так что платье у нее не из самого дорогого шелка. Это дешевый материал, дающий более сильный графический образ. Ее туфли сделаны из позолоченной кожи со шнуровкой. На подошвах мы тоже нарисовали сердечки: мы можете их заметить, когда она поднимает ноги. Это тоже нарочитая безвкусица, этакий Louboutin для бедных.

По сюжету королевский двор полон придворных в бутафорских костюмах, уродующих их в одном или другом месте. Так что мы играли с силуэтами и гриммом, чтобы сделать эти уродства более человеческими, реальными.

White Queen from "Alice in Wonderland" by Tim Burton

А Белая королева, какая идея была заложена в ее костюм?

Белая королева – это Красная королева, но из Беверли Хиллс. Она более аккуратна, вся сияет и искрится, похожа на добрую волшебницу. Но есть и общие черты с сестрой: в силуэтах и формах одежды, ощущении от них. Королев крепко связывают узы родства. Ее платье сделано из множества слоев ткани, украшено шелковыми снежинками и принтами блестящей фольги, чтобы добавить блеска образу. Но это такой надтреснутый лоск. У нее есть масса драгоценностей, которые своим сиянием должны пустить пыль в глаза подданным.

Мир Страны чудес нереален, но это понимаешь рассудком, так как глаза говорят другое. Все выглядит настоящим. Как вы этого добились?

Каждая деталь костюма создана так, будто это деталь одежды для нормальной жизни. Это касается всего: материалов, пуговиц, узоров и украшений. Кроме того, Тим хотел того, чтобы анимированный и живой миры казались одним целым. Поэтому некоторые костюмы я разработала с аниматорами, делясь с ними своими соображениями и идеями, а некоторые – сама. Когда я попадаю в фильм Тима Бертона, я каждый раз чувствую, что могу себе позволить стать художником.

Colleen Atwood

Коллин Этвуд работает в Вашингтоне. Это один из самых известных и титулованных костюмеров Америки. В ее наградном листе есть 8 номинаций и 2 статуэтки Оскара. Этвуд впервые работала с Тимом Бертоном на фильме «Эдвард Руки-Ножницы». Затем последовали фильмы «Эд Вуд», «Марс атакует!», «Сонная лощина», «Планета обезьян», «Крупная рыба», «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит».

Рецензия на фильм Тима Бартона “Алиса в Стране чудес”

10 историй со съемочной площадки «Алисы в Стране чудес»

Posted in Образы, ЛюдиComments (0)

Том Форд: Из моды в кино


18 февраля на экраны выходит фильм Тома Форда “Одинокий мужчина”, основанный на одноименном романе Кристофера Ишервуда. 1962 год. Колин Ферт играет профессора литературы, который бореться с депрессией после потери любовника в обществе, которое настойчиво игнорирует однополую любовь.

Tom Ford, Director of "A single Man"

История, родившаяся из реальных переживаний Ишервуда, по мнению многих критиков, близка по Тому Форду по ряду личных причин: как и литератор, Форд состоит в длительных отношениях с молодым модным журналистом Ричардом Бакли, кроме того, как и герой фильма он пережил тяжелую депрессию, когда покинул мир моды. Стараясь нейтрализовать эффект от поднятой в фильме темы однополой любви, Том Форд не раз подчеркивал в интервью, что это “кино не о геях, а о переживании потери”.

Как бы там ни было, “Одинокий мужчина” вошел в десятку лучших фильмов 2009 года по версии журнала Time. Его называют самым стильным фильмом года, он номинировался на ряд наград Венецианского кинофестиваля, на “Золотой глобус”, на премию BAFTA и на “Оскар” (лучшая мужская роль). Ниже приведен фрагмент записи разговора Тома Форда и Терри Гросс (Terry Gross), ведущей программы Fresh Air на радио NPR (США).

T. Gross: Ð’Ñ‹ сняли фильм, будучи известным человеком в мире моды. И было бы логично предположить, что в фильме, как и в реальной жизни, когда берует в руки красивую одежду, о ней думают, как о празднике: “О, каким я красивым буду сегодня!”. Но, нет. Наоборот, ваш герой, Джордж, одеваясь утром, превозмогает боль, собирая себя по кусочкам, чтобы выйти в мир. Почему?

Colin Firth at "A Single Man"

T. Ford: Я думаю, многие из нас так делают. Наше лицо, которое мы показываем окружающим, – наша идеальная броня. И герой Джорджа приводит в соприкосновение свой внутренний и внешний мир. Он страдает. То, что происходит внутри этого человека, очень сильно отличается от того, каким он кажется снаружи. Он чувствует, что ему нужно контролировать каждую мелочь извне. Ð’ ответ он выставляет кусок брони, защищая свой внутренний мир и поддерживая роль, которую он играет на людях. Это есть в книге Ишервуда: он пишет, что люди надевают броню утром. И Джордж такой человек: ему нужно время, чтобы вооружиться. Подготовить голос, лицо, чтобы стать тем Джорджем, которого знает окружающий его мир. Я интерпретировал этот монолог из книги немного по-иному, но, думаю, в целом противоречий не возникло.

В вашем фильме Джордж потерял любовника, он живет в кошмаре уже 8 месяцев. С самого начала зритель понимает, что Джордж решил свести счеты с жизнью. У него есть пистолет, он готовит самоубийство. И далее по сюжету: он достает этот пистолет, ложится на кровать, засовывает пистолет в рот. Нет, что-то не так. Вынимает пистолет, подкладывает под себя подушку. Пробует снова. Опять что-то не так. Он меняет подушку. Пробует снова. Опять его что-то не устраивает. Он идет в ванную. И так далее… Что это? Он неготов к этому шагу?

"A Single Man"

Ну, он такой человек. Он хочет сделать все правильно и красиво. И, прежде всего, идея самоубийства была придумана мной, потому что в книге были прекрасные внутренние монологи, но ничего, что можно было бы превратить в сюжет. И мысли Джорджа были очень интересны. Они были полны юмора, черного юмора. Когда я решил сделать из романа фильм, и начал выяснять все, что связано с кинематографом, слушать различные мнения, читать все подряд на эту тему, я все время натыкался на максиму: фильм – это визуальная среда. У меня получался фильм о тишине. Так что я должен был создать сюжет, который бы показал, что такое жизнь и в чем ее смысл для человека, который пытается жить сегодняшним днем, как будто это его последний день на Земле. Так что Джордж решает убить себя, так как он не знает, как жить дальше. И он начинает видеть мир по-другому, и мир действует на него иначе.

Теперь о той сцене, где он готовится к выстрелу. Герой Джорджа очень организован. Он гиперорганизован. Его внутренний мир крепко связан с внешним. И он любит держать все под контролем. И он не может покинуть мир, пока все, о чем он заботился, не будет идеальным: собранный костюм для похорон, оплаченные счета, указания, письма.

Он также думает: “Где я убью себя? Как я это буду делать? Я люблю свою экономку и не хочу совершить ошибку. Должен ли я это сделать в постели? Нет, простыни будут забрызганы кровью, стены тоже. Может, попробовать в душе? Нет, не пойдет. Я застрелюсь и упаду на пол, все зальется кровью”.

Он не сдается и продолжает искать самый практичный способ застрелиться. Это не значит, что он не готов. Он практикуется. Он планирует. И он знает, что еще не время, что он должен пойти на ужин к подруге, чтобы попрощаться с ней.

Подругу, Чарли, играет Джулианна Мур. Итак, они друзья, и в конце фильма есть сцена, где Чарли говорит, что жалеет, что их отношения не сложились. Происходит объяснение. Я думаю, существует много людей, у которых сложились близкие отношения с друзьями-геями. И иногда они жалеют, что их отношения лишены секса и любви…

Colin Firth and Julianne Moore at "A Single Man"

Совершенно точно. Я думаю, что нет ничего тяжелее для человека, чем невостребованная любовь. И еще одна деталь, которая делает ситуацию персонажа Джулианны Мур еще более болезненной: когда-то они были любовниками. Если у вас был когда-то подобный, назовем это, “доступ” к другому человеку (даже если он сейчас под запретом), Ñ‚Ñ‹ продолжает любить этого человека, и очень больно находится рядом с ним, не имея возможности проявить свои чувства.

Ваш фильм основан на романе Кристофера Ишервуда, годами (десятилетиями) жившего со своим любовником Доном Бакарди, который был на 30 лет моложе его. Бакарди до сих пор жив. Вы говорили с ним? Спрашивали о жизни Ишервуда? Он что-нибудь предлагал вам внести в фильм, чтобы глубже проникнуть в мир книги? Может, какие-то вещи?

Colin Firth and Matthew Goode at "A Single Man"

Дон нам был невероятно полезен. Кстати, о вещах. У Дона есть маленькая роль в фильме. И он в красных носках Криса. Крис всегда носил красные носки, и Дон считал, что появление его в картине в этих носках принесет удачу. Дон был невероятно полезен. Я спрашивал его о книге, о том периоде в их жизни. Как я понял, роман был написан, когда Кристофер думал, что Дон может уйти от него. Они на время расстались. Крис был подавлен, он представлял себе, какой будет его жизнь без Дона, жизнь одинокого мужчины. И Дон мне нужен был, чтобы понять многие вещи в процессе работы над фильмом, особенно когда я пытался оставаться как можно ближе к тексту книги. Это было в Санта-Монике. Я уже начал сомневаться, смогу ли я вообще превратиь этот роман в фильм. Дон, не зная, насколько сильно я увяз в этой борьбе, сказал: «Роман романом. Сделай собственный фильм». Он дал мне лицензию на то, чтобы переписать сценарий. И я постарался показать его в другом сечении.

В интервью вы говорили, что всегда боролись с приступами депрессии. Это также стало частью фильма. Но меня интересует, было ли что-то, что вы старались скрывать от мира? Особенно от мира моды, который во многом связан с имиджем людей, представлением о них, которое должно вызывать доверие окружающих.

Да, конечно, временами я впадал в депрессию, когда был частью модной индустрии. Но я думаю, в нашей культуре я был не единственным. И когда я говорил о борьбе с депрессией, это не было… ну, скажем, это было связано с определенными периодами моей жизни. Это мешало мне работать. Но это нормально. Я не могу сказать, что впадаю в депрессию постоянно. Временами она приходит и уходит, и так случается со всеми людьми. Мы все спрашиваем себя: почему мы здесь, в чем смысл всего происходящего, что ждет нас в конце пути? Я думаю, депрессия приходит ко многим людям.

Давайте поговорим об образах, которые вы хотели создать. Итак, 1962 год. Расскажите, как и во что вы одевали героев Колина Ферта и Джулианны Мур?

Colin Firth at "A Single Man"

Я хотел одеть героя Ферта в духе человека, которым тот хотел казаться, каким он был для окружающих. И я подумал: «Хорошо, этот парень не зависит от своих доходов преподавателя. Он из богатой семьи. В Англии окончил дорогую частную школу. Теперь он преподает в общественном колледже, потому что считает, что это правильно». И я решил, что его одежда могла быть сшита дома, в Англии. Может, на Севвил-Роу, у того же портного, к которому ходил и его отец.

Так, он профессор, что же он носит? Он наденет коричневый твид, не серый или синий. Он же профессор. Я попытался подсчитать, когда его костюмы были куплены. Англичане, даже сейчас, очень бережливо относятся к одежде. Хорошо, допустим, его костюм был сшит в 1957. И бла-бла-бла…

На самом деле я даже пришил бирку на подкладку с именем портного с Севвил-Роу. Имело значение то, что за человек Джордж. Этот парень любил держать все под контролем. И это должно было отразиться на его внешнем виде. В глубине души он очень романтичный человек, и сейчас он полон горя и скорби, но по его внешнему виду этого не скажешь.

Julianne Moore at "A Single Man"

Героиня Джулианны Мур – женщина, которая прожила свою жизнь… как очень красивая женщина. Наша культура полна изображений женщин, и работы модных дизайнеров – часть этого. Эстетика нашей культуры использует красивых женщин (это было по-другому в 1962 году, но существует до сих пор). И Чарли, будучи одной из них, она ведет себя соответствующе. Я имею в виду, что если ты красива, ты сильна: мир относится к тебе по-особому. Но со временем все меняется, и к тебе это правило уже не относится. Ты не знаешь, что делать, будто ковер из-под ног выдернули. То, как ты раньше взаимодействовала с внешним миром, сейчас не работает. Так что героиня Мур сражается…

С возрастом?

"A Single Man"

Да, и это ужасно. Знаете, женщина, которая прожила жизнь, подобно ей, с трудом видит свое будущее. У нее оно есть, но ей нужно изменить свое отношение к миру. Героиня Мур как раз на этом этапе жизни. Она пытается разобраться: что у нее есть, что она знает и умеет, кем является. У нее есть красивый дом, и дамская машина, и самый совершенный макияж, и она на вершине всего. Она продолжает играть в игру: провела лето с молодыми друзьями, слушает их музыку. Ее одежда, ее платье, в 1962 скорее ближе к 1963-1964. Оно очень графичное, в стиле поп-арта, до того, как он стал трендом, когда он только зарождался. И размышляя над этим, я подумал: «Хорошо, я живу в Лос-Анджелесе. Кто же живет еще здесь? Руди Гернрайх? Он взорвал подиум графичной одеждой». И я подумал: «Хорошо, может быть, она – его муза? Или она могла провести много времени с ним, и тогда она на гребне волны».

Julianne Moore at "A Single Man"

Но, все, что на ней, и каждая вещь в ее доме – все должно подчеркнуть ее характер. Это не просто обстановка и дань времени, это – то, что должно поддержать ее образ. И когда мы видим ее, делающую себе макияж – с одним глазом, уже нарисованным, и камера показывает ее второй чистый от косметики глаз. И мы понимаем, это ее искусство. То, как она рисует лицо. И мы видим и ту часть, которую она обращает к внутреннему миру. Как и Джордж. Слой за слоем она накладывает броню, чтобы подготовиться к новому дню, пройти через него. И так, я уверен, делают многие из нас.

Ð’ фильме есть эпизод, когда Джорджу звонят. Мы не видим человека, который с ним говорит, но слышим его голос! Это же Дон Дрейпер из “Безумцев” (это телесериал)! Его играет Джон Хэмм. У него такой узнаваемый голос. Почему вы выбрали его?

Да, но я не уверен, что я знал, что это был он. Мне не разрешено говорить, кто это был на самом деле. И вот почему. Я однажды сидел рядом с этим человеком на званном ужине, слушал его, беседовал с ним. И это глупо, но я даже не думал о нем в связи с 60-ми годами. Кстати, время в сериале не совпадает с нашим. Ð’ общем, я сидел рядом с этим актером, мы болтали. Потом на съемочной площадке я решил, что было бы неплохо включить в сцену реальный телефонный разговор. И я подумал, у кого может быть такой замечательный голос? Ответ я уже знал: у человека, с которым я вчера ужинал. Я написал ему e-mail, снял трубку, набрал номер и спросил: “Так Ñ‚Ñ‹ прийдешь и сделаешь это?”. Он приехал на студию через 15 минут. Через полтора часа его агент позвонил мне и буквально разорвал меня на части. «Ты должен был позвонить агенту. Не смей больше делать это. Не указывайте этого человека в титрах. И бла-бла-бла»… Это был такой напор! Так что я не знаю, кто был на другом конце провода…

Вы выучили урок?

Не совсем. Я поступаю так постоянно. Общаюсь с Джулианной напрямую, обращаюсь к Колину также, без посредников. И, конечно, у меня есть некие привилегии. Но я выражаю такое уважение ко всем, кто делает кино; это невероятно нервная работа, даже когда у тебя есть преимущества перед рядовыми режиссерами. В общем, я урок не выучил. Я предпочитаю разговаривать и договариваться о чем-либо непосредственно с человеком, с которым хочу. И у меня есть возможность продолжать в том же духе.

Рецензия на фильм “Одинокий мужчина” Тома Форда

Posted in ASAP, Образы, ЛюдиComments (0)


Advert
Alexander McQueen Alice in Wonderland Andrew Garfield A Single Man Colin Farrell Colin Firth Disney fashion Geoffrey Rush Helena Bonham Carter Jake Gyllenhaal Jason Statham Johnny Depp Tim Burton Tom Ford Ying Gao Алехандро Гонсалес Иньярриту Алиса в Стране чудес Тим Бертон Том Форд Хавьер Бардем Хелена Бонэм-Картер аксессуары дизайн интервью кино кинокритика кинорецензия комедия критика мода одежда Микки Рурк Кира Найтли Бьютифул Вещи Джейк Гилленхол Джейсон Стэтем Джейсон Стэтхем Джерри Брукхаймер Джонни Депп Джош Бролин философия философия моды рецензия

RSS Комментарии:

  • An error has occurred, which probably means the feed is down. Try again later.