Он ввел в моду гламурный шик в начале 90-х и заразил мир логоманией. Человек-легенда, человек-бренд, Том Форд рассказал в интервью о себе и моде, о времени и о провокациях. Ниже приведен фрагмент записи разговора Тома Форда и Терри Гросс (Terry Gross), ведущей программы Fresh Air на радио NPR (США).

T. Ford: Очень рад, что вы спросили меня об этом. Во-первых, в моде, как и в жизни, важно делать правильные вещи в правильное время. Правильный шаг при неудачных обстоятельствах – это ошибка. Я, скорее всего, сегодня не снял бы подобной рекламы, потому что мы живем в другом мире и в другое время. Есть вещи, которые сегодня нет необходимости обозначать в культурном плане. Но в то время это был иронический взгляд на такое явление культуры, как логомания. Кроме того, я работал в Gucci, и стремился поставить бренд Gucci на все. Также, как и Louis Vuitton ставил лого «LV» на все. Мы пришли к тому моменту в мировой культуре, которое сейчас называют глобализацией. Этот процесс подтолкнуло развитие интернета в начале 90-х. Неожиданно оказалось, что люди по всему миру потребляют одни и те же вещи в одно и то же время. Вокруг бренды, бренды, бренды… Каждая вещь стала брендом. Не осталось ничего, на чем не стоял бы знак бренда. Так что идея рекламы Gucci была проста: молодой человек брендирует на свою подружку, и та теперь «одета» в бренд.

Похожий эпизод есть в «Сексе в большом городе». Саманта встречается с парнем, который выбривает у нее на лобке узор в виде молнии, таким образом ставя на ней свой «бренд». Позднее Саманта идет в спортзал, где в душевой делает открытие, что она не единственная, кто носит этот бренд на себе. Все эти женщины спали с одним и тем же парнем.

Первая вещь, которую нужно знать о рекламе, это то, что она должна завладеть вниманием зрителя. Она должна заставить вас остановиться и посмотреть. И иногда направлять вас и наводить на размышления.

Ха-ха-ха… Вы смешная. Не помню, чтобы она трогала свою грудь. Но я помню, почему мы сделали эту рекламу и что мы думали в тот момент. В то время я работал в Yves Saint Laurent над коллекцией одежды. И мы повторно запускали рекламную кампанию Opium. Ив был первым дизайнером, который вывел на подиум прозрачную одежду в 70-е годы. Секс и чувственность были основой его работы. Так что наша идея казалась нам естественным продолжением этой традиции.

Кстати, я нахожу эту фотографию классически красивой. Я не вижу в ней ничего раздражающего, непристойного. Человеческое тело очень красиво. И я не считаю секс или изображение секса, если только они не переданы не в грубой манере, раздражающими. Я не могу понять, почему фотографии обнаженных людей, включая эту, с Софи Далл, были запрещены в некоторых странах. Для меня ее кожа – алебастр. Она абсолютно прекрасна. Это не сексуальная картинка, а прекрасная фотография очень-очень красивой женщины.

Случается… (смеется) Я тоже устал от этого.

Зачем я это сделал? Я, как мужчина, в той же степени являюсь объектом визуализации, что и женщина. Что хорошо для гусыни, хорошо и для гусака. Кстати, я позировал обнаженным несколько раз… Мы изображаем женское тело в нашей культуре и постепенно стали чаще обращать внимание на и на мужское. И нет в этом ничего страшного. Возможно, плохое слово «изображать» – мы отмечаем красоту тел, мужского и женского, – это нормально. Но почему-то никто не чувствует себя в своей тарелке, разглядывая голого мужчину. Голые женщины – везде, продают – все. Это сексуально. Но обнаженный мужчина заставляет нас нервничать. Ив Сен-Лоран позировал обнаженным для своего первого аромата. Это был прорыв для того времени. И я подумал, что, так как мы выпускаем духи, продолжающие традицию Дома, почему бы не использовать тот же подход и не опубликовать классическую фотографию обнаженного мужчины. Это история о красоте, и, в том числе, об аромате, композиция которого основана на запахе кожи. В этом смысл рекламного снимка: мужчина, одетый только в аромат духов.

Но почему? Почему это более провокационно, чем скульптура из мрамора голого мужчины? Ничего сексуального в том, что он делает, нет. Просто так случилось, что он… Вы уверены, что мы говорим об одном и том же снимке?

Романтичной, да. Но романтизм – это провокационно?

(Смеется) Это очень красивый мужчина. И мне нравится смотреть на Софи Далл, она прекрасна. Кстати, она не была по-модельному худой. У нее пышные формы.

Я думаю, что некое время мне потребовалось, чтобы договориться с самим собой о том, что я меня волнует мода.

Еще ребенком (когда я смотрю на свои фотографии, я это понимаю) я уже интересовался модой. Я помню, как в возрасте 7-8 лет я рассматривал новые модельные туфли, которые мне купила мать, и думал, что их нос мог бы начинаться чуть-чуть раньше. Мне эта мысль действительно не давала покоя. И у меня есть племянники и племянницы, некоторые из них не имеют отношения к моде, некоторые только появились, и первым словом моей племянницы было «туфля». Я думаю, что с интересом к моде надо родиться. Ты рождаешься с ощущением формы, и для тебя она важна. Или рождаешь музыкантом, и тогда тебе нужны звуки, акустика. Какое-то время с боролся со своими чувствами, мне потребовалось время. Я начал изучать архитектуру в Parson’s, но понял, что, несмотря на то, что я люблю архитектуру, и мне было полезно научиться «архитектурно» мыслить, это дело слишком серьезное для меня. Мода мне подходит больше. Я люблю ее быстротечность.

Знаете, мода и фотография для меня – две вещи, совершенно разные по природе, в которых я нуждался, чтобы удовлетворить свою потребность в творчестве. Я надеюсь, что буду заниматься и модой, и съемками до конца жизни. Но это такие разные вещи. Мода очень быстротечна. Она одноразова. Мгновенна: она отображая тот миг в истории культуры, в котором мы находимся в данный момент. Особенно женская мода.

Если культура тяготеет к чему-то яркому и чрезмерному, мода становиться блестящей и чрезмерной. Если наступает рецессия, приходит мода на спокойные вещи. В отношении истории попкультуры, женская мода – неверояно интересный объект для изучения и наблюдения, за рамками представления одного или другого человека о красоте и о том, какими средствами можно выразить свою потребность в самореализации. Таким образом, она с одной стороны кажется всепоглощающей культурной субстанцией, а с другой она мимолетна, потому что не задерживается надолго.

Есть. Я думаю, что мои последние коллекции 2003-2004 года для Gucci и YSL в плане сложности и конструкции были самым интересным из того, что я когда-либо создавал, потому что я учился, как создать более сложную одежду, как интеллектуально, так и технически. Я работал с выдающимися ателье в Италии (для Gucci) и в Париже (для YSL). Я многое узнал.

Но несмотря на это, мне кажется, что запомнят меня по тем коллекциям, которые с моей подачи повлияли на популярную культуру. Они были созданы мной намного раньше – в 1995-1996 г. Думаю, что моя заслуга здесь – удачное стечение обстоятельств. Мода в тот момент находилась в подавленном состоянии, она была очень спокойной и практичной. И я лишь вернул ей сексуальность и чувственность. Вещи, которые я создавал в то время, были просты в плане конструкции, но мощны по духу.

Первая коллекция, которая привлекла ко мне внимание, привела меня в Gucci и в бизнес, состояла из облегающие бархатные джинсы, простые пальто, атласные рубашки. Новым было то, что они были очень-очень чувственными и очень яркими. Они апеллировали к 1970-м годам, когда мода была более трогательной и доступной. Сегодня мода жестче. Она красивая, но грубая. Будто говорит: «Не трогайте меня, я крута». Это так интересно, как женская форма, в меньшей степени и мужская форма, показывает то культурное состояние, в котором мы находимся. Сейчас все накачено. Машины выглядят так, будто кто-то взял насос и накачал их, они выглядят «налитыми кровью». Губы накачены. Груди накачены. Все накачено. Это смущает, сбивает с толку. Сексуальность, но в грубой форме. Что для меня сексуальным не является вообще. В 1970-е груди были меньше, люди не носили бюстгалтеры. Фарра Фосетт (актриса 70-х) была сексуальна и чувственно, но эта была трогательная сексуальность. Она была kissable. Дружелюбна. И это ощущение я вернул в 90-е в моих коллекциях для Gucci.

Я думаю, сейчас мы живем в тяжелое, сбивающее с толку время. Что я имею в виду? Посмотрите на женские туфли: они вряд ли могут быть еще выше, навороченнее, мощнее. И опять же, если вы пойдете в кино сегодня, фильмы будут полны насилия. И мир вокруг жесток.

Они были меньше. Я не понимаю, почему все груди сейчас похожи на половинки грейпфрута, которые засунули под кожу? Это не имеет отношения к ее естественной красоте. И мы начинаем думать, что именно так настоящая женщина и должна выглядеть. И молоденькие девушки смотрят на эти фотографии в глянце, и думают: «О, мне нужно подправить грудь». Потому что они потеряли представление о реальности. Я не нахожу в это ничего восхитительного. Я нахожу это тревожным. Это удивительно: мы становимся пост-людьми. Мы начинаем манипулировать своим телом, потому что мы можем это делать, и превращаем его в собственный арт-объект. Но по мне, это все антисексуально.

Понимаете, вы начинаете выглядеть все более и более совершенно, лакировано; вы выглядите как красивая машина. Кто-нибудь хочет спать с вами? Дотронуться до вас? Поцеловать вас? Возможно, что нет, потому что вы ужасны. Вы идеальны, блестящи, глянцевы, но вы не человек. Это очень интересно. И я говорю это не для того, чтобы осудить. Я просто констатирую, это восхитительное явление в плане культуры.

Я не знаю. В данный момент я не создаю женскую одежду, чтобы выразить свои мысли. Я, в основном, наблюдаю, анализирую. Посмотрите на 50-е: удивительная эпоха, много восхищения, ожиданий. Полеты на Луну, на Марс. Груди по сравнению с тем, как они выглядят сегодня, такие нереальные. Стандарт красоты был в то время изыщный, легкий. Губы – тонкие, блестящие.Глаза – то же самое. Культура 50-х, графичность, отражались в женских формах. 2009 год также отражается в женской форме. И культурный, и социальный аспект нашей жизни.

Я в черном костюме, в белой сорочке, с белым платком в кармашке, в черных ботинках, хотя обычно я ношу сапоги. Наверное, это во мне от родного Техаса. В машине я снял галстук. Обычно я ношу что-то вроде униформы: темный костюм, белая рубашка, запонки, простые часы. Я красив – нет необходимости одеваться в яркие цвета. Я, честно говоря, не люблю цветные вещи. Я люблю цвет, но это очень мощный и обязывающий инструмент, которые привлекает к себе внимание. Я, как мне кажется, даже с закрытыми глазами смогу понять, что на мне красный жакет. Я буду просто его чувствовать. А это я не люблю.

Если у меня плохой день, я надеваю на себя самые лучшие вещи, которые есть. Я полирую туфли, довожу все до блеска. И это не броня. Так я говорю: «О’кей, внутри меня все плохо, но снаружи я собран и выгляжу хорошо».

В этом плане я, возможно, покажусь испорченным, но я думаю, что многие люди забывают об одной вещи, даже когда у них достаточно денег. Когда вы покупаете вещь, ее нужно подогнать по фигуре. Сделаете ли это вы сами или обратитесь к портному, неважно. Но вещь должна быть подогнана под вас. Дорого это или дешево, но если вы хотите выглядеть идеально, это сделать необходимо.

Но это правда. Вы смотрите телевизор и видите актера в идеальной рубашке. Вау, это выглядит удивительно! Да, потому что ее перешили для него. Кто-то выпустил ткань с одного конца, убрал – с другого. Это просто. Купите швейную машинку и делайте это сами.

Том Форд: Из моды в кино

Рецензия на фильм “Одинокий мужчина” Тома Форда